Привычка милая, а вышло, что судьба.
А что судьба? Когда приходишь в гости,
А нет гостей, кругом одни гроба,
И сам ты спишь на родовом погосте.

Я сам прошел с полтысячи наук,
И заплатил, как, в общем, платят девкам,
И сети плел, как рядовой паук,
И радовался всяким там попевкам.

Я не искал изысканной судьбы,
А я хотел великого простора,
Чтоб видеть, как взрываются гробы,
Как звери покидают свои норы,

Как птицы заслоняют небосвод,
Чтоб схлынуть враз, как занавес на сцене,
И показать того, кто там идет,
и смерть несет, и ужас, и спасенье.

Я знаю, что ты чудо хороша.
Достойна твоя детская душа
Услышать, как бесчисленно в раю
Хвалу и славу Господу поют.

Но я боюсь, что из-под этих крыш
Моей любви уже не разглядишь,
Когда я сам на куполе небес
Не вижу всех обещанных чудес.

Душа моя, постой, не улетай,
Я соглашусь, что существует рай,
Хотя и не встречал в своей судьбе
Превосходящего мою любовь к тебе.

И мне казалось - только позови,
Вернется все, хотя бы из могилы.
Я видел эту женщину в любви,
И раза два наверное так было.

***
                      Александру Банникову
Человек не меняется, чтобы ему не говорили.
Это почти закон, что я проверял не раз.
И те, кому я желал добра, когда не в могиле,
То уже не друзья или не кажут глаз.

Тяжело говорить с тобой, потому что
Теперь слова для тебя плотнее, чем вещь,
Которую можно пропить, или, если в кармане пусто,
Можно сделать из вещи речь.

Теперь, когда ты в могиле и видишься нам, как повод
Напомнить друг другу, что все мы живы, то есть
Можем брать вещи руками или ногами, как обувь,
Или сочинить из нее повесть длинней, чем товарный поезд.

Но чаще всего из грубых вещей производят ничто.
Жизнь слишком тесна, если действовать по-манихейски.
Христа, как и тебя, хватило только на тридцать три.
Надеюсь, поскольку парень ты компанейский,
Ты не будешь горевать о пропаже внутри.

Ты сам говорил, что выпить - значит, отправиться в путешествие.
Теперь ты выпил так, что душа до краев полна.
Я надеюсь, что слова, сочиненные тобой, как ангелы или добрые вестники,
Первыми достигнут, если он есть, дна.

Приди, физический еврей,
Ты полон сладостной печали.
Ты молча выйдешь из дверей,
Неназываемый вначале.

ПАМЯТИ ЛЬВА ОЗЕРОВА
Он был простой аристократ,
Он подавал пальто в передней,
И ты бывал при встрече рад,
Хотя встречались вы намедни.

Несильно крепкая рука
Сжимала жизненно, по-плотски.
И не сходили с языка
Ни Пастернак, ни Заболоцкий.

Он был со многими знаком,
Дружил спокойно, без оглядки.
Ему Ахматова легко
Простила две ли, три догадки.

И на прощанье у дверей
Он говорил умно и метко.
А вообще он был еврей,
Но вспоминалось это редко.

***
                  А. А. А.
Муж погиб по пьяной лавочке,
Сын в тюрьме за разговоры -
Тяжело живется дамочке,
Все попреки, все укоры.

И чинно вешают в прихожей.
Прощай же, солнце многих лет.
Вот отразился бледной кожей
В сарай отправленный буфет.

Уже стоит другая мебель,
Весь мусор начисто сметен,
И на помойке справит дембель
Приемник брежневских времен.

Там что-то сделалось с посудой,
Вот новый шкаф, трещит диван.
Уже хозяйка с книжной грудой
Помчалась радостно в чулан.

В квартире стало все нарядно,
Блестит по-новому паркет,
И вот опять кругом порядок
На много-много долгих лет.

И жизнь по-новому трепещет,
В такой квартире жить да жить.

Когда выбрасывают вещи,
То что о людях говорить?

Едет Бабич на коне,
Сочиняет стих в уме.
То-то радостно сегодня
Будет в доме у Заки.

Едет Бабич на коне,
Прокламации везет.
Шевели, браток, ушами,
Скоро будет Зилаир.

Есть доброта, ненужная на свете,
И есть любви такая разновидность,
Что впору говорить, а не молчать.

Двенадцать лет, теперь уже тринадцать,
Как я люблю тебя тяжелым сердцем,
Утратившим способность не любить.

Душа моя, похищенное что-то,
Что делать мне холодными глазами
И слабыми движеньями руки?

Любое дело пахнет смертью,
А после жизни точно смерть,
Как будто в небо тычешь жердью
В стремленье запросто взлететь.

Так вот же - ласточка летает,
Горит костер, идет тепло.
И только ты стоишь пустая,
Как будто жизни две прошло.

Что ни скажу, куда ни гляну,
Моргну - перед глазами ты,
Твои прекрасные черты.
Я трезвым был, я не был пьяным,
Когда сбылись мои мечты,
Когда во сне явилась ты.

Я знаю - что-то приключилось,
И все вокруг в потеках дыр,
И как ты руки не топырь,
Вся жизнь - не большее , чем милость
От той, что посетила мир,
И это девушка Вампир.

ИЗ БАШКИРСКОЙ ПОЭЗИИ
Стоит береза бледно-голубая,
Течет ручей от неба до земли,
Но свет ее неверный выпивают
Все небеса, лежащие вдали.

Видны в воде закрытые ресницы
Всех лилий, обомлевших от луны.
Сорвать бы лилию и с нею насладиться
Тем, что сулят мучительные сны.

Но страшно, страшно ночью голубою
У озера, лежащего нигде,
Что из воды появятся толпою
Все девушки, живущие в воде.

А в нем идет какой-то боевик,
И на борту большого самолета
От чужаков скрывается мужик,
Укравший что-то.

Мужчина в доме нужен иногда,
Он прибавляет несколько здоровья.
Потушен свет, отключена вода,
Пришла пора заняться всем любовью.

Сегодня в общежитии жильцов
Прибавилось, уже таков обычай.
На этажах не слышно голосов,
Лишь вздохи в комнатах куда слышней приличий.

Наутро снова будет никого,
Запас терпенья выбран на неделю,
И кто справлял в субботу торжество,
С позором будет изгнан из постели.

- А папа снова в гости к нам придет? -
Лишь дочка спросит. (Как она достала!)
Он для нее как в небе самолет.
Ей надо, чтобы что-то там летало.

Когда бы можно, я их рассмотрел
Поблизости, желательно в перчатках,
И попытался запросто понять,
Так что же движет слабыми руками
И длинным, плавным телом молодым.

Когда в тебе ничто не режет глаз
И не терзает благостное ухо,
Мой милый друг, пора и умереть,
И превратиться, если это можно.

Но это глупости, не стоит говорить
И удивляться собственной прохладе,
А можно как-то запросто понять,
Что все вокруг эстетика, не боле,
И можно равнодушно посмотреть
Все акварели в местной галерее.

***
1
Это тихие песенки нового года,
Это крик парохода на Белой реке.
Это тихая мирная злая погода,
Это мир на душе и синица в руке.

И, значит, нет на свете тленья,
И жизнь прекрасна и пуста.
Опять, опять Владимир Ленин
Развоплощается в Христа.

Папаша глупый, как Трезорка,
Его сманили, он сбежал.
Он, словно мышка, юркнул в норку,
И в этой норке он пропал.

И вот дитя счастливо дремлет
И пониманья голос тих -
Отец ему оставил землю.
Она б не вынесла двоих.

Он снял тогда часы с одним брильянтом
И вынул из кармана острый нож,
И сразу оказался неким франтом,
Которого вот так не проведешь.

И тут уже случилось, что случилось,
Явилась страсть, огромная, как зной,
И жизнь, громоподобная, как милость,
К ним повернулась этой стороной.

Потом она припомнила однако,
Как в детстве, ни с того и ни с сего,
Ее схватила жуткая собака,
Лицом напоминавшая его.

Тогда она покинула бытовку,
В которой продолжалася любовь,
И позвонила радостно в ментовку,
Размазывая льющуюся кровь.

Чрез полчаса ударило Омоном.
От бара не осталось ничего,
Чтоб граждане похмельным тихим стоном
Воспоминали сладостно его.

Она жива и ныне в Чекмагуше,
Растит его прижимистых детей,
И ангелов возвышенные души
Летают, как получится, над ней.

Сразу вспомнил день былой,
День, теперь уже далекий,
День, когда бежал домой
От красавицы жестокой.

И не раз сменился день,
Ничего не изменилось.
Говорить об этом лень.
Все, как водится, приснилось.

Запродать все то, что было,
За билет до тех краев,
Где меня ты не любила,
Не хотела, е-мое!

Дорогой ты мой товарищ,
За косой десяток лет
Нет страны, где жили раньше,
И людей, что были, нет.

Только во поле березка
Да ракита над рекой.
Только в поле перекресток,
Только воля и покой.

Дорогой ты мой товарищ,
Мой любименький поэт!
Ничего уж не поправишь
За семнадцать долгих лет.

Можно только неизменно
По утрам вставать с колен
И идти вперед, как Ленин,
До кремлевских красных стен.

***
1
Тебя я вижу выходящей из воды,
С венком из лилий, обнаженной,
И на воде видны твои следы,
Сносимые теченьем напряженным.

Потом, когда придешь домой
И снимешь то, наденешь это,
Душа не сразу станет тьмой,
Какой-то зыбкой частью света.

Не зная, зачем все то
Тепло, что тебе я отдал,
Зная, что его не возьмет никто,
Так же, как ты, но года,
Проведенного вместе с тобой -
В моей голове - мне хватит
Ходить с собою гурьбой
И спать одному в кровати.

И видеть острее сна
Лицо, что белее мела,
Которому есть цена
Дороже души и тела.

Дорогая, оставь свою нежность
Для меня и для жизни моей.
Я хочу, чтоб мы жили, конечно,
Среди добрых и умных детей.

С каждым взглядом частица величья
Покидает любимую плоть.
Быть приличным здесь так неприлично,
Что тебя не осудит Господь.

День пройдет и погаснет дорога,
А дороги во тьме не найти,
Если нежности было немного,
И она потерялась в пути.

Но когда наш Господь безутешный
Вновь вернет меня к жизни моей,
Дорогая, оставь свою нежность
Для меня и для наших детей.

Я против истины печально возражаю,
Немного выпью, буду во хмелю.
Но вижу я, что дни не приближают
Тебя, тебя, которую люблю.

Вот будет день, я думал, будет пища,
Весь белый свет, работа по плечу.
И был мне день, и яства, и жилище,
Но где же ты, которую хочу?

Жизнь коротка, с любовью не играют.
Который день сгорел уже дотла,
И я глаза покрепче закрываю
Затем, чтоб ты из мыслей не ушла.

Не уходи, побудь еще немного,
Я не хочу сказать тебе прости.
Твоя спина как длинная дорога
С изгибами и тайнами пути.