$^^^^^^^^$                          
   в коридор   на балкон         $        $                          
     _____       _____          |^|       $                          
    |  \  |     |  \  |        / * \      $                          
    |   | |     |   | |                   @  осмотреться             
    |  [| |     |  [| |                                              
    |   | |     |   | |                                              
____|___|_|_____|___|_|______________________________________________
                                                                     

 

Дмитрий ВОДЕННИКОВ

ЦВЕТУЩИЙ ЦИКЛ

* * *
Землею пахла, воздухом пылила,
а выпила меня и отпустила
(ну, вот и пусть сама в земле лежит).
У молодости безобразный вид,
когда она уже остыла.

Да и без нас уже напичкана по горло
земля, как курица, но вот приснилось мне,
что мой отец (точнее, папа) умер
и на прощанье – озверел во мне.

Как колобок, вертящийся, паскудный,
все прыг да скок по венам и рукам,
а мне вдруг кажется, что я его забуду,
а мне вдруг кажется, что я его отдам.

И как не гадок мне его затылок,
но я хочу его схватить - и не могу,
и он летит, как розовый обмылок,
выскальзывая с криком в темноту.

Вот так и я уйду (и на здоровье),
и ты уйдешь – провалишься к цветам,
но все равно всей невозможной кожей
услышу я (и ты услышишь тоже):

Я тебя никогда не забуду, о боже, боже.
Я тебя все равно никогда никому не отдам.

Я ведь знаю, что вроде любил, любил меня кто-то из вас,
но вот что интересно – о, Боже мой, Боже, - отвсюду:
из всех, из цветных, из цветочных, распахнутых каш –
я-то тебя никогда-никогда не забуду,
ты же меня – никогда никому не отдашь.

Я говорю –
из такой очевидной пурги,
из черешен таких, из такого расцветшего чуда:
госпидя, боже ты мой, я тебе никогда не забуду
ни поганую мякоть мою, ни шершавые руки – твои.

Но зато – по молочной реке,
по кисельным твоим берегам,
убираясь в зеленый подвал
под цветную весеннюю груду –

так как я под тобою, никто никогда не лежал.

Я тебя все равно, все равно никогда не забуду.

* * *

                               полстолетья спустя

                               без посвященья

1.

И ЧТОБЫ ЖИЗНЬ ТВОЯ ВСЮ ЖИЗНЬ СТОЙМЯ СТОЯЛА
ОДНИМ УПРУГИМ И ЦВЕТУЩИМ КУБОМ
И ЧТОБЫ ВСЕ ЭТО ТВОЕЙ МОГИЛОЙ СТАЛО,
НО ТОЛЬКО Я ТВОЕЙ МОГИЛОЙ БУДУ.

2.

Это я –
в середине весны, в твердой памяти, в трезвом уме,
через головы всех,
из сухого бумажного ада –
это я – так свободно –
к тебе обращаюсь,

к тебе,
от которого мне – ничего кроме жажды не надо.

З.

Потому что сейчас –
через почки и глыбы идя,
из-под почек и глыб – я сейчас так отчетливо знаю,
что из всех претендентов
ты – все ж таки выбрал – меня,
потому что я старше тебя и себя защищать не желаю.

4.

Это ты полстолетья спустя
ты с меня соскребешь эту ложь
и возьмешь,
как тюльпан, как подростка, за мою лебединую шею.

Только что ж ты так долго,
так долго навстречу идешь,
только что ж это я –
так безропотно – ждать не умею.

5.

О, как тужатся почки в своем воспаленном гробу,
как бесстыже они напряглись, как набухли в мохнатых могилах –
чтобы сделать все то, чего яне хочу, не могу,
не желаю, не буду,
не стану, не должен,
не в силах.

6.

Но зато я способен бесплатно тебе показать
(все равно ведь уже
никуда не сдрыснуть и не деться),
как действительно надо – навстречу любви прорастать,
как действительно надо – всей жизнью – цвести и вертеться.

…За одну только ночь, в преждевременном взрыве листвы,
все так жадно рванулось – с цепи,
все так жарко – в цвету – пламенеет.

Вот и я –
отпускаю тебя – из прохладной своей пустоты,
потому что никто (даже я) на тебя этих прав – не имеет.

7.

И не важно, что, может быть, я
все, что есть у меня, – отпускаю.
Эта жизнь и могила – твоя.
Золотая она, золотая.

ТАК ВОТ ВО ЧТО СТВОРОЖИЛАСЬ ЛЮБОВЬ

Так вот во что – створожилась любовь:
сначала ела, пела, говорила,
потом, как рыба снулая, застыла,
а раньше – как животное рвалось.

А кто-нибудь – проснется поутру,
как яблоня – в неистовом цветенье,
с одним сплошным, цветным стихотвореньем,
с огромным стихтворением – во рту.

И мы – проснемся, на чужих руках,
и быть желанными друг другу поклянемся,
и – как влюбленные – в последний раз упремся –
цветочным ржаньем – в собственных гробах.

И я – проснусь, я все ж таки проснусь,
цветным чудовищем, конем твоим железным,
и даже там, где рваться бесполезно,
я все равно в который раз – рванусь.

Как все, как все – неоспоримой кровью,
как все – своих не зная берегов,
сырой землею и земной любовью,
как яблоня – набитый до краев.

* * * 
За нестерпимый блеск чужого бытия,
за кость мою, не ставшую сиренью,
из силы – славы – 
слабости – забвенья,
за вас за всех – я голосую: за.

Так пусть же будет жизнь благословенна:
как свежемытая рубашка – на ветру,
как эта девочка – которая нетленна,
как эти мальчики, которые – в цвету.

Когда мы все – как школьники вставали
в восторге, в дружбе, в бешенстве, в любви,
мы тоже ничего не обещали
и тоже дали больше, чем могли.

Из всех смертей, от всех земных насилий,
двумя подошвами, сведенными в одну,
мы были – этим бешенством, мы – были
сырой сиренью, прыгнувшей – в весну.

О, знал бы я, как жизнь самозабвенно
всей свежевымытой рубашкой на плацу,
всей этой веткой – с переполненной сиренью,
меня – за все это – ударит по лицу.

Но я хочу, я требую – чтоб следом
за мной, наевшимся, мной, благодарным, – шли,
вы, сделавшие нас – своей победой,
вы – даже не хлебнувшие – земли.

Из всех смертей, от всех земных насилий,
двумя подошвами, цветущими во тьму,
одним неопытным, одним мужским усильем
вы тоже, тоже – прыгнете – в весну.

И пусть тогда – как все, нарядным тленом
я стану сам – в сиреневом ряду,
но эта девочка останется – нетленна,
а эти мальчики – живыми – и в цвету.

* * *
Эти ягоды слаще, чем все  поцелуи твои,
и твои, и твои, и твои. 
Ну и хватит об этом,
Дай мне ягоду эту – в твоей 
                               и моей крови.
Слаще ягоды этой – поганой – на свете нету.

Я с детства сладок был настолько, что меня
от самого себя, как от вина, тошнило,
а это – просто бог кусал меня,
а это – просто жизнь со мной дружила.

Уже – всей сладостью, всей горечью – тогда
я понимал, что я никем не буду,
а этой мелочью, снимаемой с куста,
а этой формой самого куста
а этой ягодой блаженной – буду, буду.

Цветочным грузом – в чьих-нибудь руках,
отягощенный нежностью и силой,
я утром просыпался в синяках,
но это бог – жевал меня впотьмах,
но это просто – жизнь меня любила.

Так – в лихорадках каждого куста,
обсыпанного розоватой сыпью,
я узнавал и вспоминал себя:
ты – распустил меня, ты – заразил меня,
ты – этой мелочью бессмысленной – рассыпал.

Я знаю, что я временно живу,
но ради этих – белых, синих, алых,
так мало давших сердцу и уму, –
о нет, пожалуйста, не начинай сначала.

Пусть эта книга, пусть – она – стоит,
вся в горьких ягодах, вся в вмятинах уродства,
смотри, смотри, – она сейчас прольется
прощальным ливнем ягод и обид.

О, дай же мне – таким же светлым днем
всей этой сладостью и горечью напиться,
стать этой гущей ягод – а потом
перевалиться на твою страницу
цветочным ливнем, ягодным дождем.
И больше – никогда – не повториться.

Нигде – ни с кем – никак –– не повториться,
ни там, ни здесь,
ни дальше – ни потом.

ПРОЩАЯСЬ –– ГРУБО, ДЛИТЕЛЬНО, С ЛЮБОВЬЮ

Ну что – опять? –
(в последний раз?) цветком горячим в мыле,
как лошадь загнанная, вздрагивать во сне? – 
да все всё поняли уже, всё – уяснили,
а ты – всё о себе да о себе.

Будь – навсегда – цветком горячим в мыле,
будь – этой лошадью, запрыгнувшей в себя,
тогда своей рукой
своей ладонью сильной
мне легче будет вытянуть – тебя.

Да, сладко жить, да, страшно жить, да, трудно,
но ты зажмуришься:
в прощальной синеве
сирень и яблоня, обнявшиеся крупно,
как я, заступятся, за младшего – в тебе.

И родина придет с тобой прощаться,
цветочным запахом нахлынув на тебя.
Я столько раз не мог с земли подняться,
что, разумеется, она уже – моя.

Я говорю – а мне никто не верит,
так сколько – остается –
нам вдвоем
еще стоять – в моем – тупом сиротстве,
в благоуханном одиночестве – твоем?

Прощаясь – грубо, с нежностью, с любовью,
я не унижу, господи, Тебя
ни этим “всё”, ни этим “нет – довольно”.
Я – тот цветок, которому не больно.

Я – эта лошадь, господи, Твоя.
Я обязательно оставлю всё как было,
чтобы Тебе – в конце – на склоне дня –
Тебе – твоей рукой,
твоей ладонью – мыльной –
сподручней было бы вытягивать – меня.

И очень может быть
не письменным и устным –
но
может быть, ты вытянешь меня
совсем другим – не ярким и не вкусным,
и все поверят мне, и все – простят меня.

А может быть (при всём моём желанье),
всем корнем – зацепившийся опять –
я захлебнусь – своим прощальным ржаньем,
я тоже – не умею – умирать.

Но в этот краткий миг,
за этот взрыв минутный
(так одинок, что некому отдать
все прозвища, названья, клички, буквы) –
я всё скажу, что я хотел сказать.

Спасибо, господи, за яблоню – уверен:
из всех стихотворений и людей
(ну, за единственным, пожалуй, исключеньем) –
меня никто не прижимал сильней.

Затос другим рывком,
в блаженном издыханье,
все потеряв, что можно потерять:
пол, имя, возраст, родину, сознанье –
я все – забыл, что я хотел сказать.

И мне не нужно знать
(но за какие муки,
но за какие силы и слова!) –
откуда – этот свет, летящий прямо в руки,

весь этот светлетящий прямо в руки,

вся эта яблоня, вся эта синева

Май – 30 мая 2001

Объявлены итоги осеннего сетевого литературного конкурса
"Улов-2001".
В числе лауреатов - Дмитрий Воденников (на снимке).
Он разделил первое-второе место
в номинации "Поэзия" с Виктором Соснорой.
Так отмечен "Цветущий цикл".

         Dima.jpg (13952 bytes)