Александра
ЛАВРОВА
ПТИЦА С ДОМОМ
В КЛЮВЕ
* * *
Ладони ставен.
Веки окон.
Надежду на деревню ставлю,
На карту вздоха.
Здесь печь тепло распространяет,
И свежей древесины запах.
Его оттенки познавая,
Учусь не плакать.
Различья ели и осины
по дыму чую и шалею,
бредя к жилью дорогой длинной,
головокружея.
Сквозь незамазанные щели
Огонь всю комнату наполнил.
Не только я тебя любила
И буду помнить.
Кровать
Божественный глагол в руинах бытия
Рифмующий брезгливо Пунш и Пушкин
Кукушкой пролетев заплакавши старушкой
Оставив пункт второй для пункта вторсырья
Пунктир нанизан
краны истекают
со мною мой сурок
подушка камнем у распутья трех дорог
Курок взведен желанием заснуть
спать
спать нельзя
ведь можно не проснуться
А можно встать и в книжку погрузиться
И даже мертвым славы не сыскать
Рукоделие
1.
Вышью божию коровку,
мошку, мушку, муравья
на подушке, чтобы крошка
без меня не тосковал.
Вышью я цветы и травы,
чтоб головку к ним клонил,
чтобы нежный ангел справа
за меня тебя хранил.
2.
И бешеная стрекоза
косила лошадиным глазом,
крылом прозрачным несуразно
рябила брызгами в глаза,
от солнца зайцев посылала,
крестом дрожала на листке
и бросив землю, налегке
с подушки прямо в рай взмывала.
3.
Я чую: изменяется состав
моей души, переходящей в тело,
и теменем я упираюсь в темень,
в которой разум не имеет прав.
Душа кружит, чернея, в животе
и с кровью разливается по жилам,
и ангелам - заплечным старожилам –
заказан путь за ней вослед лететь.
Имя и лицо
1.
Меня зовут… А впрочем, не зовут.
Давно и никуда и неотступно.
И засыпая над кастрюлей с супом,
мешая ложкой, вперившись в главу
обширного сибирского шедевра,
я равнодушно проникаю в текст
(а отпрыски, слоняясь, просят есть)
отнюдь не Кафки, даже не Жюль Верна,
а местного писаки-важняка,
не знающего правил языка,
но жизнь отображающего верно.
И постигая криминала суть,
я круто пересаливаю суп.
2.
Меня зовут!
Я еду я лечу
я жду надлома
в жизненном сюжете
я жажду перемен
и провожают дети
меня на подвиг
радуясь что спать
не надо рано
впрочем слез сдеражать
опять не могут
До свиданья мама
счастливый путь удачи и пока
до встречи.
Сердце вылетев из горла
мое нутро и тело без него
как модный текст
без главного героя
звучит пронзительно и страшно –
в путь.
Меня зовут.
Лечу. В Москву. В Москву.
3.
Питая худобу хот-догом,
девица стынет на скамье
и соблазнить единорога
мечтает в клиповидном сне,
мальчишка милостыню просит,
старушка тарою бренчит,
и бледной чредой проходят
передо мною москвичи.
В метро, вперяясь в детективы,
не пьют, не курят, не едят,
с лотков сметают калорийный
самовластительный эМКа.
Погиб поэт невольник чести
навек вступил в союз с молвой
молитва милость жажда мести
слились ликуя в общий вой
4.
Зеленый Пушкин под водой
в цепях с венками из металла
растет на площади Страстной
аквариумно-безымянно,
и кудри медные его
как у медузы шевелятся,
и не умеет он давно
ни плакать и ни засмеяться.
Фонтан за сгорбленной спиной
наверх - к дождю - чтоб с небом слиться
пузырится, и ничего
не может больше приключиться.
И на бездомных голубей -
плебеев, пьющих в луже листья,
гляжу, отчаявшись на дне,
увидеть взмах живой ресницы.
5.
Меня зовут
Взвалив на плечи сумку беременную тяжестью своей
и отягченная рассеянным сознаньем
уродством бесталанностью тревогой
и поминая всуе и страдая
от цели удаляясь второпях
блуждаю по подземным переходам
бросаю тело в сложном направленьи
противоправном и противоложном
подземным электричкам и себе
и придавив своей спиною надпись
велящую к дверям не прислоняться
прикрыв глазами шаткую читальню
глотающих рекламу москвичей
переживаю трепетную встречу
рождение любви конец счастливый
с единственным и близким человеком
навеки и конечно в день один
переживаю подлость и разлуку
предательство разрыв коварство гибель
и станцию с названьем искушенье
проскакиваю - мимо -
в третий раз
а впрочем задыхаясь выбегаю
к кому-то в кепочке на постаменте -
мимо -
и узнаю в разомкнутой толпе
Я со спины узнала по походке
Живого и чужого человека
по голосу и речи мне родного
* * *
Загадки нам не объяснили
Бог с ними
синили
влили
в кислоту
слиняли
ветки голых линий
и лилий белых губы
тянулись в пустоту
зеленый плотик плотного листа
мерцал и отражал луну лица
мы с ним качались плавно на воде
в нигде
Песенка
О, жданье! Без сознанья
лежит. И каплет кровь.
Лю-лю. Лю-лю. Лобзанье.
И ножка ножку бьет.
Живот для мирозданья
раскрыт. Он виден в рот
огромный. До свиданья.
Прощай. Лю-лю. Лю-бовь.
Надорван и разорван конверт –
и вкривь и вкось
и вровень с любожданьем
до глотки скровлен. Ждет
лю-лю-лю-лю признанья.
Момент - и смерть. Любовь.
А если жить ты хочешь
И жаль тебе себя
До почек
До печенок
забей свое е... да обратно
и говори только НЕТ
* * *
Постыдно предъявлять убогое
жилище,
колготки рваные и пыль на потолке.
Смириться с тем, что от добра добра не ищут.
Достаточно пакетика в руке
с синицей,
карамельной небылицей.
Хотелось бы с три короба
наврать
поромантичнее, чтобы в кровать,
в постель,
в раздолбанную койку
упасть как в колыбель
и ничего не помнить толком
только,
что ежик бритой головы был нежен и себя
ты мне дарил не жадно, не любя,
как историческое событье.
Не помнить даже, было ли соитье,
а лишь прикосновенье божества.
Мне страшно, милый, обними меня.
Случайная любовь - не шиш,
презерватив в кармане
на всякий случай. Водка на столе
не допита, и два пустых стакана,
и полная окурков в уголке
большая пепельница слов и снов случайных.
И вот еще осталось на прощанье
–
картинка:
в большом ботинке
ночевавшие часы.
И маленькие тапочки мои.
* * *
Долг не отдан. День не прожит.
Сквозь ступни проходит дрожью
вож-де-ле-нье. Тра-та-та.
И не видно ни черта.
Равнодушен лязг и скрежет.
Тамбур грязен. Поезд нежен.
Путь мой длинен. Ночь влажна.
Мчусь. Какого, блядь, рожна?
Долг не отдан, день не прожит.
Совесть вялая болит.
Виноватость тихо гложет,
лампа тусклая горит,
на картинке отражаясь непромытого окна.
С ней рифмуется луна,
сквозь деревья пробираясь.
И движенью отдаваясь
не печалюсь.
Жизнь дана.
* * *
Легкая птица свой дом
В клюве, как звуки, уносит,
Прутья и стебельки, локоном пыльным скрепив,
что хранила в шкатулке своей
юная дева на память.
А постарела и вот позабыла - о ком.
Стены меняя опять,
я не ропщу, не тоскую.
Страннику на земле
дом - лишь ладони твои,
в коих меня, словно яблоко, ты
необязательно держишь.
В них растворяя себя,
не помню про мир и про дом.
* * *
Привет! Петляет отстраненный
аккордеона говорок.
За ним поземки поворот
заканчивается в подворотне.
Вот честный снегопад диспетчер
открыл небесный. Потолок
вызвезживает на год впрок.
В заплатах купол неба клетчат,
и на морозе пахнет печью,
и центр Москвы как лоскуток.
Тут должен появиться ты.
Мне машут голые кусты.
Мне пляшут тени. А диспетчер
их стягивает в штопку. Вечер
окончен. Белые листы
скрепить в тетрадь иглою тонкой.
Отмерить жизни ровно столько,
чтоб елку к ночи нарядить.
Не срок. Но, в общем, можно жить.
Натюрморт,
или Назидание детям о гармонии природы
Младенчески подвижен череп
незатвердевшей скорлупы
и недоспела мякоть мозга.
Инжира блеклая икра
нутром беременным тревожит,
и ноздри пальцы раздувают,
сдирая с колыханья плоти
мохнатые живые шкурки.
Божественно цветут гранаты
на тонколиственных кустах.
И освежеванная мышка
как свекла хвостик изгибает.
Мне кошка в дар ее несет.
|