Запись восемнадцатая
(пятидесятая): ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ АВГУСТА Лето катастроф...
Однако не только. Маем-июнем датирован третий в
этом году номер журнала "Вопросы
литературы".
Признаюсь честно, зачитался. Особенно тронула
подборка "Булат Окуджава: его круг, его век".
Булат Окудажава, с песнями которого на устах мы
прожили часть своей жизни, не так прост ля
понимания, как кажется неискушенному
читателю-слушателю. Тут есть о чем подумать и
ученым, и критикам. Журнал предлагает читателям
некоторые материалы Второй международной
конференции, посвященной творчеству писателя.
Н. Богомолов:
Общего поля у Булата Окуджавы и массовой
культуры не существует. Они работают
принципиально по-разному, и художественный мир
первого, выжженный второй, не способен ничего
никому сказать. Он настолько глубоко продуман,
что существует лишь в авторской трактовке или в
чрезвычайно тщательном переводе на другой
художественный язык, предусматривающий не
тождественный, но адекватно насыщенное смыслами
восприятие.
Ему отчасти противоречит М. Чудакова:
Чтобы увидеть мето Булата Окуджавы во всем
огромном контексте, который нужно назвать русская
отечественная литература советского времени,
приходится обратиться к давнему времени - к
середине 1930-х годов, когда произошлло вымывание
лирики из публикуемой поэзии.
В то время, о котором толкует М. Чудакова, не
существовало так называемой массовой культуры.
Культура для масс - нечто другое. Военно-спортивные
марши бодрили душу и повышали
производительность труда. Иного смысла у песен
быть не могло.
Окуджава, может быть, - тоже культура для масс, -
для масс, освобождающихся из-под пресса
советских представлений. И то, что часть этих
масс убежала позже к Пугачевой - вполне объяснимо.
С горки ехать лече, чем тащить салазки на горку.
Булат Окуджава все-таки требует от слушателя
небольших, но усилий.
После перестройки и постперестройки средний
читатель-слушатель устал от борьбы принципов.
Никто ведь не признается в своей беспринципности!..
Вот как об этом писал Окуджава:
О, фантазии на темы
торжества добра над злом!
В рамках солнечной системы
вы отправлены на слом.
Торжествует эта свалка
и грохочет, как прибой...
Мне фантазий тех не жалко -
я грущу о нас с тобой.
Выходные данные нового сборника: Булат
Окуджава. Под управлением любви. Лирика. 70-е - 90-е. -
Екатеринбург: “У-Фактория”, 2002.
Стихотворение, процитированное мною,
посвящено Владимиру Войновичу.
М.Чудакова, коснувшаяся в своей статье в "Вопросах
литературы" темы необходимости лирики в
послевоенный период, заканчивает свою работу
такими словами:
Так лирика, на русской почве XX века "в штыки
неоднократно атакованная" и к середине 30-х
почти исчезнувшая, возвращалась в русскую поэзию
на штыках великой войны - с тем, чтобы после
великой победы вновь замереть на целое
десятилетие и затем возродиться под звуки гитары
Булата Окуджавы непредвиенно сильным, едва ли не
общенаиоанльным резонансом.
Мощно, потому что чересчур оптимистично.
Вырасли дети, которые знать не желают ни Галича,
ни Окуджаву, а Высоцкий для них - песни "тюрьмы
и ссылки". Торжество добра над злом невозможно,
потому что зло подчас занимает позиции добра.
Наступает и наступает. Гений Окудажва или нет, но
он всего лишь поэт. И не решает социальных задач.
Хотя... прав Олег Клинг, что
в сознании современников Окуджава как раз и
былвоплощением верности самому себе в любых
исторических условиях.
Свалка грохочет не сама по себе, а потому что
грохот этот кому-то кажется гимном перемен.
Кстати, в "Московских новостях",
№ 30, Анатолий Гладилин пишет об Аксенове. Василию
Павловичу исполнилось 70. Лично для меня он -
Окуджава прозы... Ужасная формулировка,
совершенно точно соответствующая нашим
отроческим еще представлениям о литературе.
Взявшись за руки, поэты-прозаики-драматурги,
дружно-весело-радостно, напористо-мощно-энергично
приветствуют идущего по росе Хорошего Человека в
пыльном шлеме, полном высоких замыслов. Ибо
такого общественная функция литературы как
единого механизма.
Он, механизм, ныне раскатан на колесики. Может, и
правильно.
Как писал Булат Шалвович (знаю, знаю, он теперь
для многих не авторитет!):
Нам преподало Провиденье
не просто меру поведенья,
а горестный урок паденья;
и за кровный тот урок
кому тут выскажешь упрек -
пустых словес нагроможденье?
Однако же без паденья нет полета... |