В десятом "Новом мире" - подборка стихов Юрия Казарина.
Казарин - автор сборников "Поле зрения" (Екатеринбург: Сократ, 1998) и "Пловец" (Екатеринбург: издательство Уральского университета, 2000). Он публиковался в журнале "Знамя", этот же журнал доброжелательно рецензировал его "Поле зрения".
Публикация в "Новом мире" сразу и очаровывает, и разочаровывает.
На открытии подборки поставлено в какой-то степени типичное для Юрия Казарина стихотворение:

Все это уже выглядит как перепевы прошлого Казарина, как иллюстрирование божественного глагола. Вот так, например, как в двух последних строчках.
Вообще любая поэтическая находка (а у Казарина много находок) хороша один-единственный раз. Превращение найденного приема ли, хода ли в проход к однообразной образности-метафоричности - это скучно.

В "Арионе", № 2 - стихи Веры Павловой. Интересно, что именно эта подборка становится аргументом против нынешнего направления Юрия Казарина. Например:

Вот он, мой первый мужчина,
растерянный, обнаженный,
сделанный богом из глины,
из глины необожженной.
Не бог мужчин обжигает —
мужчин обжигают жены,
а бог, он женам мешает —
мужчина необожженный
угодней богу.
Но жены огонь в печи разжигают,
суют мужчин обнаженных в печь,
и дотла обжигают.

Стихи Веры Павловой о любви, а с любовью она не шутит. Ирония тут не то чтобы не допустима, но допустима только не со стороны смысла.
Мне кажется, о творчестве Веры Павловой написано много ерунды. Ее интерес к человеческому низу посчитали чрезмерным, не уразумев, что разница между верхом и низом - да, и в этом случае тоже - относительна, а страсть - как звук, распространяется волнами и во все стороны.
Вот сейчас до нас дошла следующая волна.
Павлова говорит о чувствах так, как не умеет в нынешней русской поэзии более никто. Красивее умеют многие, точнее - никто!

В том же "Арионе", но в третьем номере - "Подмалевок" Игоря Шайтанова. По одному альманаху, изданному по результатам поэтического фестиваля, известный литературовед пытается представить нынешнее состояние поэзии. Получается несколько странно.
Вот фрагмент.

Пока процесс поэтического созревания Данилы Давыдова не завершен, поэты перекликаются именами других лидеров: Дмитрия Воденникова и Станислава Львовского. Одна из поэтесс, представленных в сборнике, Елена Костылева, в порыве дерзновения (уж не самомнения ли?) восклицает: “...я это плохой воденников недобитый львовский”.
Когда-то в наступивших советских сумерках Ходасевич приглашал перекликаться пушкинским именем. Теперь пароль — “Воденников”, отзыв — “Львовский”.
Воденникова, в том числе и его сборник, я читал. На роль путеводной звезды он мне показался мало подходящим. Оставалась надежда на Львовского. Я поспешил открыть “Черным по белому” на его подборке. Что сказать? Это не плохо. Это хуже, чем плохо. Это безнадежно скучно: текстовое занудство. Если можно себе представить, что из всего позднего Бродского извлечена лишь его вызывающе безличная, монотонная интонация, так вот это и будет Львовский:

это стишки      и ничего больше
но когда эти двое     обратно пересекут польшу,
будет поздно, будет октябрь как-то невнятно.

будет поздно    и в общем, ничего не понятно.

это стишки      и ничего, ладно.
нечего повышать голос, кашлять надсадно,
пожалей, братец кролик     охрипшие свои связки,
не расходуй попусту    анекдоты, словечки, сказки.

пригодятся      когда-нибудь для другой отмазки...

Да, вот такая, “братец-кролик”, закашлявшаяся, потерявшая голос поэзия. А нам обещают, что вся она трепещет новизной, вся она насквозь осмыслена, и “даже рифма, как курсив, подчеркивает ключевые места”. — Это из кузьминского предисловия. Подчеркнуть ключевые места можно лишь там, где они есть. Тогда рифма — это ее вечная функция, то забываемая, то возрождаемая (читайте популярные пособия по стиховедению), — курсивит смысл.

У меня тут только один вопрос - который все же сборник Воденникова читал Игорь Олегович?
Говорят, на днях еще один выйдет...
Альманахов теперь выходит много, сборников - тоже достаточно.
Дмитрий Кузьмин составляет и "Вавилон", и "Улов". И ценя его усилия, я все-таки не стал бы по этим антологиям устраивать переклички. Выстраивать обоймы, обзывать занудами или, там, звездами.
Мне кажется, каждый из поэтов, упомянутый в "Подмалевке" Игоря Шайтанова достоин, чтобы его прочитали. Не по фестивальной книжке-презентации, а просто прочитали.
Все-таки интересно: имеет ли "прозаизирующий" Львовский отношение, например, к Слуцкому и его урокам? Или это уже совершенно другой способ делать поэзию из прозы, коллаж из букв, из обрывков разговоров, писем?.. Все-таки интересно, откуда у Воденникова (даже если он и не годится на роль путеводной звезды?) то и дело возникает интонация позднего Заболоцкого или даже раннего Тихонова?.. Означает ли это, что поколение поэтов, которым слегка за тридцать, тщательно изучает поэтическое наследие двадцатого века, создавая свое вовсе не на пустом месте?
Тот же Воденников издает свои стихи циклами. Его поэтические романы имеют четкую структуру, внутри которой страсть, скажем так, хорошо организована.  Его музыкальный театр искренен, он играет, не играя. Роли сначала проживаются, а уж потом представляются. Хотя тут отделить "сначала" от "потом" и невозможно. Время до и время после различимы только на слух...
Нынешние поэты самонадеянны хотя бы потому, что в их искусстве - не столько математика, сколько самоубийственная, кровавая, безумная, нахальная, занудная (какая угодно!) жизнь. Жизнь как альманах. Альманах как жизнь.
Такая самонадеянность пугает. Но не критику же бояться волков, зайдя так далеко в лес, где растут тексты!..