В эту минуту свисток оглушительный,
свистнув, меня оглушил.
Все-таки я результат положительный
в сетку к себе положил.

Эти четверостишия – из новой книги стихов Николая Байтова “Времена года” (М.: ОГИ, 2001).
Подводя итоги своим московским “культурным” впечатлениям, спрашивая себя: я симулировал что? Почему богатая событиями неделя (театральная олимпиада, бурная литературная жизнь, обильные новости из выставочных залов) вызвала у меня впечатление, если так можно выразиться, неполной натуральности.
Ну, понятное дело, – приехал-то я из места, где в этом смысле все более отцентровано. Любое мало-мальское событие приобретает в нашей провинции оттенок всенародного праздника и прямо-таки исторического свершения. И к этому можно относиться двояко. Вот на днях ТВ показало Нуреевский фестиваль в Казани, а у нас в Уфе таковой прошел раньше… Радостный голос телерепортера преисполнен значительности. Еще бы! Такого рода праздники искусств важны прежде всего своей ритуальностью, а художественное наполнение может быть и таким, и сяким. И вот в Москве я, кажется, тоже симулировал участие в ритуале.
И это нормально. Кто за вас будет это делать, Пушкин? – мы еще и сейчас обожаем фразеологизмы такого рода. А в рамках театральной олимпиады я посмотрел работу Пикколо Театро ди Милано (якобы последний спектакль великого режиссера ХХ столетия, я цитирую программку, Джорджо Стрелера – кто за нас будет делать театр, Стрелер?) “Арлекин, или Слуга двух господ”. У входа в Малый театр было не протолкнуться. У меня сложилось впечатление, что эта толпа явилась в едином порыве приобщаться к искусству, просимулировать приобщение. “Вон смотри, Жванецкий!” - радостно сказал мой друг. Ну и что? – подумал я. А потом я подумал так еще раз, наблюдая, как капельдинерша (или билетерша – как это по-русски?) выгоняла из ложи студентов-безбилетников. На секундочку показалось, что для нее служение искусству как раз в том и состоит, чтобы отделить допущенных от недопущенных. Вспомнился булгаковский Филя: “Дам постоять!” А тут – не дам… “Вам только позволь!” – закричала театральная охранница, когда законные владельцы мест вступились за незаконных.
И вот, спросят меня, при чем здесь замечательный театральный праздник, где Некрошюс явил свой режиссерский гений и где культурная элита рукоплескала и дышала воздухом высокой, как ее, духовности?..
Не знаю, чем дышала элита. Но искусство происходит не в местах массового скопления билетерш. Или даже фельетонистов.
Типичный, но очень мастерский театр дель арте – прямо-таки уличная феерия. И, кстати сказать, итальянский театр в своих каких-то фольклорно-простонародных проявлениях так похож, скажем, на татарский или башкирский. В свое время я смотрел Гольдони в Казанском театре имени Г. Камала – и не удивился в этот раз совпадению или сходству типажей. Кстати, в Москве я встретил бывшего главного режиссера Башкирского академического театра драмы имени М. Гафури Рифхата Исрафилова (сейчас он работает в Оренбурге). Исрафилов был занят вовсе не добыванием билета на олимпиаду – его проблемы более земные.
Куда нам до Стрелера!
То есть не подумайте, что я не наслаждался игрой итальянцев! Нет, но, когда думаешь о тенденции (то есть о том, что мы с Байтовым называем словом “симулировать”), все-таки становится грустно. Кто там обозначен в программке в качестве спонсоров олимпиады? Самарская кондитерская фабрика “Россия”… Интересно, как там дела в тамошней драме? Поди, не протолкнуться от меценатов?
“Искренности нет не только в шаблоне, и шаблон не худший из видов неискренности. Он отнимает действительность вещи и оставляет нас равнодушными, но еще не порождает прямого неверия в литературное слово. Это происходит от другого вида неискренности, который назван у нас “лакировкой действительности”, - писал Владимир Померанцев в “Новом мире” в 1953 году. И вот я думаю, что наша бурная деятельности по организации бесконечных салютов и фейерверков (в прямом и переносном смысле) – это и шаблон, и лакировка художественной действительности сразу.
Следование шаблону может быть и удачным, но когда-нибудь оно приведет к застою.
В те же дни я был и в театре Стаса Намина. В Нескучном саду ставили Теннеси Уильямса – маскарад в шестнадцати блоках “Камино Реаль”. Именно в этом спектакле (его поставил Андрей Россинский) жутковатая ненатуральность – вплоть до почти агрессивной фальшивости – места, времени и самого сюжета, как тот самый звук лопнувшей струны у Чехова, ведет к открытости. Фальшь сходит сама по себе – слоями. Словно актеры в какой-то момент перестают играть навязанные им драматургом обстоятельства, а начинают в них жить. Уютно – не уютно, удобно – неудобно, но куда деваться – ты здесь, Дон Кихот, и, пожалуйста, конечно, думай, что это сон… Но во сне можно плакать – никто не осудит. Во сне не нужно натужно думать о мизансценах и всеобщей лжи – на улице, на сцене, в зале… Ложь проходит, как сон, если… если замысел совпадает с помыслом.
Я не сравниваю спектакли. Я говорю хотя бы о том, что студенты на “Камино Реаль” сидели в партере – и никто не кричал: “Вам только позволь!”
Театр как вид искусства и театр как учреждение – это одно и то же. И если в “Ленкоме” каждая гардеробщица назначает собственную цену за сданное пальто (нынче я не был в “Ленкоме”, но помню ощущение стыда от прогулки по фойе этого театра – программки продаются вкупе с дорогими книгами или никак, лист с напечатанным текстом превращается в позолоченный, я пришел в храм, а меня пытаются надуть – рыночная экономика!)… Когда я это вижу – то мне обидно за Чурикову.
Кто это говорит, что призыв “Идите в театр, живите в театре!” не актуален?
Реализуется он и в искусстве, и, прошу прощения, в театральном менеджменте.
Я симулировал приступ болезненный…
В Москве я попал на странный, по моим провинциальным понятиям, круглый стол. Нет, собравшиеся на нем философы, педагоги, литераторы не утверждали со стоном, что культура гибнет (кстати, олимпиады – доказательство непогибельности культуры). Они доказывали, что культуру надо насаждать. А директор одной московской школы вдруг встал и сказал, что в плохой театр ни учителей, ни детей водить не надо. От приобщения к такой культуре их надо оберегать. То есть выходило, что культура бывает плохой и хорошей.
Я так не считаю. Я считаю, что театр, например, просто есть или его нет. И чего я так раздражаюсь от праздничной роскоши олимпиады – она всего-навсего оглушительный свисток, туман, отчасти закрывающий вершины. То есть да, именно вершины своего творчества явили зрителям участники, но вершины словно бы уже в несколько застывшем состоянии. И если мне нужна расплавленная магма художественной повседневности, то я могу, выйдя из театра Стаса Намина (нет, не с мюзикла – это совсем другой спектакль!) прогуляться по аллеям Нескучного, где пахнет черемухой, и осмыслить только что-то увиденное...
Ну да, я толкую про старые несколько новости. Черемуха отцвела. Олимпиада закрылась при восторге репортеров и тех, кого не выгоняли из ложи. Исрафилов уехал в Оренбург. В Москве в Потаповском переулке в подвальчике “Проект ОГИ” сильно накурено… А в книжном магазине, расположенном над ним, можно купить поэзию – избранную, так сказать, лирику ОГИ. И кто сказал, что соединение тесного книжного рая и неудобных катакомб, где едят, пьют и читают стихи, содержит в себе какое-то открытие? Открытие в стихах. Ежели они искренни.
Вот, перепрыгнул с одного на другое. Потому что искренность явлена в слове и жесте. И пластические чудеса, и голосовые модуляции – в театре и в баре клуба ОГИ сами по себе можно понять как откровенную, но симуляцию. Мы в искусствах много играли в последние годы. Театр масок (наш, а не итальянский) может оказаться вполне при масках, но без актеров… А раскрутить великолепную почти цирковую работу можно и без олимпиады (и с нею, конечно, тоже можно). Акробатический этюд! “Гаснет в зале свет. И снова я смотрю на сцену отрешенно”…
Вам только позволь!