_ _|__  в кабинет             | ||               
                     |       ___                  | ||               
           _|___            |_|_|        _|___    |_||               
              |             | | |           |     | ||               
                            |_|_|                 | ||               
                  ____             осмотреться    |_||               
                    |                  ---->      | \ \              
__________________________________________________|__________________

 

Запись двадцать четвертая: ПЕРВОГО СЕНТЯБРЯ

Я ПРИШЕЛ К ТЕБЕ ЗА ХЛЕБОМ!..
Стихотворение для газеты

К 60-й годовщине гибели Марины Цветаевой - её памяти

Цветаеву зацитировали до дыр. До тирешек, которыми она, как сапожник сапоги дратвой, прошивала свои стихи. До тире между двумя датами – рождения и смерти, то и другое вместе – самогибель.
Один раз давным-давно я видел, как в самый главный уфимский книжный магазин вспорхнули две девчушки, выдохнули-вздохнули, спросили продавщицу: “У вас Цветаева есть?” Тогда Цветаевой никогда не было в магазинах. (И как же девчушки этого не знали!..) Теперь – в каждой лавке, где не ленятся торговать литературой. М.Ц. с ее безумной судьбой стала беллетристикой.
У Арсения Тарковского есть стихи:

Зачем – стрела – я не сгорел на лоне
Пожарища? Зачем свой полукруг
Не завершил? Зачем я на ладони
Жизнь, как стрижа, держу?..

Цветаевского стрижа удавили сразу несколько палачей – советская власть, фашистское нашествие (“Германия – безумие творишь!”) и – тут кто-то из читателей возмутится – сама Марина Ивановна, не умевшая жить в клетке, хотя и соглашавшаяся работать посудомойкой в Чистополе (Федин ходатайствовал, чтобы ее взяли мыть грязную посуду!)…

Белье выжимает. Окно –
На улицу настежь, и платье
Развешивает.
                  Все равно
Пусть видят и это распятье.

Я опять цитирую Тарковского. Это распятье виднелось далеко издали. Прозрачную морскую пену сдувает штормом времен – революций, эмиграций.
Одинокие люди пишут много писем. Цветаева жизнь превратила в эпистолярный роман, перепутала личное и историческое, здесь и там, теперь и никогда – хотела в катастрофу жить! И более того – любить… И любовь ее – всегда катастрофа, и всегда испытание – для любимого. Метафизика неотделима от биографии – физика пламени! (“Любить немножко – грех большой”).
И что же мы празднуем юбилей ее смерти?… Что же мы?

И ничего не надобно отныне
Новопреставленной болярине Марине.

Не надо праздновать, не надо мчаться гульнуть в Елабугу… Химическая память наша выбрасывает в атмосферу газы – не дышите ими. Потому что –

Всем клином, всей вашей державою
Вы там, за последней чертой –
Со всей вашей правдой неправою
И праведной неправотой.

Это – снова Тарковский. Он лучше всех соединил в своих строках жизнь и судьбу трагической актрисы (от Федры до Гамлета!) – перед пустым сначала залом – эпохи. Куда Дорониной, задыхавшейся, захлебывающейся ее стихами! Куда Пугачевой – на Тихорецкую состава не будет!..

Я пришел к тебе за хлебом…

Черным и липким, полынным, по карточкам, по справкам о неблагонадежности – ведь поэзия она и есть горечь, горечь, горький привкус, стало быть…. Присматривать надо за поэтами, не давать им жить, не брать в посудомойки… Гетто избранничеств сочинено-спроектировано на небесах.
И где же те девчушки? Развешивают свое белье? Зажигают свечечки, собирают в салоне спиритический сеанс?..

О, знать, что и в пору снегов
Не будет мой холм без цветов…

Аминь.