Во-первых, текст не есть жизнь и не есть не жизнь. Текст – это буквы.
Букв должно быть много – и их следует пропечатать.
всего неделя прошла после рождества
в этой стране не дождешься пиршества, стрельбы в воздух,
карнавала
безумного торжества
вокруг только страшная черная ворожба
Черные буквы – на белом фоне.
Добавим светлого.
ты научил меня, павлов, любоваться всем этим миром
таким волшебным, бескрайним, прекрасным
Хотя… Хотя этот пассаж, приписываемый фиктивному телу собаки павлова (ну раз надо, то мы тоже великого физиолога напишем с маленькой буквы, почему бы не написать?) он следует после другого, как верная собачка перечисляет, каких таких органов (не фиктивных) она лишилась в ходе лабораторных экспериментов, а потом заявляет (ну будто бы):
полумертвая стою, вся в зеленке
кто меня, павлов, спасет из этой воронки
я собака, павлов, собака, собака павлова
не анна павлова, не вера павлова, не павлик морозов
даже не лена из москвы, которая обо мне плакала и
в сердцах называла осколочной розой
освободи меня, выпусти, пусть я стала калекой
калекой не страшно, главное не кошкой
выпусти, дай мне под зад коленом
только очень нежно, любя, понарошку
чтобы я бежала бежала, летела словно на крыльях
между машин, на свободу, на свалку, в иное пространство
Меж тем, что бело и черно, вьется тропинка на свободу, то бишь на свалку. Любя, дают коленкой под зад или (в другом месте) бьют. В этом мире есть чем любоваться – на то и дадена нам-вам и павлову вторая сигнальная система! Охранная сигнализация человеческого мира (иного пространства) срабатывает всегда не вовремя. Как приучили, так и срабатывает. У собак дело поставлено лучше. У собак павлова – у собак академика Павлова. Ау, фиктивное тело души академика, вам теперь не жалко собачек?
Речь не о жалости.
А о том, что лететь-плыть-бежать всегда есть куда.
Дорога “не скажу куда” – повторяющийся мотив всего того, что написано и что напечатано.
Человек посредством ворожбы, или хирургии, либо как-то еще приручает другие живые существа – и лишь затем, чтобы потом отпустить их на волю.
А если воля – такой черный-пречерный лес?
А если деньги понесли в черном чемодане?
Ну известная опять же детская страшилка про черный-пречерный гроб – но для денег: ведь закопают в землю!
Вижу, слышу, хожу, только лишилась разума.
Лишиться разума – значит впасть в вечное детство, перестать смотреть на вещи по-взрослому. Умереть разумом, не способным оценить собственное горе. Или – не способным его превозмочь.
с любовной плесенью на губах
Плесень светлее черных букв, черного чемодана, черной ворожбы, но все равно – темная. Вечная невеста – мертвая невеста, если надо, царевна.
Или женихи мертвы – в золотых гробах.
вот вам на всех одно обручальное кольцо
пусть петербург висит над всеми безмолвным золоченым бубенцом.
ЗаговОры-наговоры, наведение порчи, снятие порчи! Выпачкать в крови того, кого любишь (=уже не любишь), отмыть от крови и грязи, полюбоваться красотой окровавленного! Ах, страшно и весело! Анна Каренина (ну естественно, буквы в книжке строчные) – не под поездом, а в Рейне. Рейн – железная дорога, дальний путь – какая разница. “Безумной охвачен тоскою, гребец не глядит на волну”, а глядит на Анну-русалку. Может, прежде ее звали Жанной, Софьей, Мариной…. Прозрачная пена…. Речная…. Ничего прозрачного. Никакого проступания предмета сквозь предмет. Краски густые, густые и страшные. Хотя в этих страхах есть и что-то смешное… Смешно бывает и оттого, что ужасно!
Я сошью для Бога шелковую рубаху.
Как бы мне хотелось снять с него мерки.
Не найти ему лучше меня вязальщицу, швею и пряху.
Создать что-то для создателя – пересоздать созданное. “…Наткала бы полотна” – но для Бога.
Не женское, однако, дело.